мерками. На минуту он закрыл глаза, и все
восемьдесят лет морщин, глубоко вспахавших
вдоль и поперек его лицо, вдруг напряглись и
скрестились одна с другой, словно победы с
ошибками, и никому было уже не прочесть, как
и когда и отчего легла морщина,, какая лучше
или худее. Все были одинаково трудны, все при
вели к торжеству.
Зал гремел от торжественных рукоплесканий.
Всю свою долгую жизнь он был почти равно
душен к признаниям. Но неудачи, непонимание,
непризнание и отрицание всегда жестоко ранили
и угнетали его. Он прожил жизнь исключитель
но трудную и мучительную не только по при
чинам посланных ему судьбой лишений, но и в
силу именно этой особенности своей натуры. Он
не был приятным человеком, он не заботился об
этом нужном и дорогом человеческом качестве.
Ему было некогда всю жизнь. Обычная ограни
ченность окружения раздражала его именно по
тому, что тормозила движение его мысли. Ви
дение вещей в природе приобретало иногда та
кую предельную ясность, что (непонимание окру
жающих казалось ему преступным и низменным.
Тогда он был несправедлив к людям и жесток.
Он терял способность отличать главное от не
существенного, делался придирчивым, мелочным
и резким и, утомив за деінь преданных своих со
трудников, измученный и обессиленный, убегал
180
