258
И сказалъ, что будто у людей былъ Пушкинъ,
У собакъ же врядъ ли Пушкинъ народится.
Сами посудите, какъ же не сердиться!..
Боги! Позабыли эти журналисты,
Эти психопатки и фельетонисты,
Что они же Мага первые съ позоромъ
Выгнали, они же общимъ приговоромъ
Магу повелѣли замолчать и гнали
Въ дни, когда Трезвону всѣ рукоплескали
II кричали: браво!
Но мой другъ маститый
(Лаоконъ изъ бронзы, гадами повитый)
Никому ни слова. Грузъ своихъ терзаній
Затая глубоко въ сердцѣ, наблюдая
За собой, за псарней и врагамъ прощая,
Магъ, какъ будто въ мірѣ онъ всю суть извѣдалъ,
Втайнѣ новый символъ вѣры исповѣдалъ;
Но какой, признаться, невдомекъ мнѣ было,
Что-то не собачье въ немъ заговорило.
Иногда я слушалъ, слушалъ и мѣшалось
Въ головѣ.
Зима же все не начиналась:
II нашъ дворъ, недавно чисто подметенный,
Былъ покрытъ листвою вѣтромъ занесенной;
Но уже замѣтно явно наступали
