3 9 3
Въ это время разстилался пеленой
Дымъ смолистый, и сползалъ, и льнулъ къ дверямъ,
Точно выхода искалъ онъ.
— Боже мой!
Отпустите, задыхаюсь я. И вотъ,
Онъ ей гребень деревянный подаетъ,
И послушно обнаженною рукой
Опа чешетъ свои волосы, и ей
Пряди косъ ея ужъ кажутся длиннѣй,
Шелковистѣе и гуще. Наконецъ,
Этой пыткѣ и терпѣнію конецъ,
Вотъ и зеркало... Но—вѣрить ли глазамъ?!
Ахъ! не лжетъ ли ей коварное стекло?
Рдѣютъ розы на устахъ и на щекахъ,
Блѣдно-мраморное лоснится чело,
Все въ ней дышитъ ея прежней полнотой,
Вѣетъ свѣжестью и знойно-молодой
Красотою,—остается, такъ сказать,
Ликовать и одѣваться.
Тутъ отдать
Справедливость не мѣшаетъ, господа,—
Старый грѣшникъ отвернулся.
Безъ труда
Она вышла и одѣлась, а платокъ,
Мягкій, шелковый, который такъ промокъ,
