Любилъ тамъ по часамъ стоять и слушать,
Какъ наверху весенній вѣтерокъ,
Порхая, піелестилъ листвой березокъ,
И какъ тамъ пѣли птички... Это все
Невольно говорило сердцу и уму,
Что жизнь и знать не хочетъ ни о томъ,
Что было, ни о томъ, что будетъ. Всю
Природу удовлетворяетъ мигъ
Насущнаго; но мы не таковы!
Безъ прошлаго и будущаго мы
Не можемъ жить, принадлежа всецѣло
Обоимъ, какъ растительная жизнь
Принадлежитъ корнямъ, цвѣточной пыли
И завязи плодовъ. Между грядущимъ
И прошлымъ мы—таинственная точка,
Лучистая, которая намъ свѣтитъ
Иди назадъ, или впередъ... Кирилинъ
Любилъ, оглядываясь, рисовать
И нашу быль, и наши небылицы:
Немудрено, что стоя передъ этой
Краснорѣчиво-бѣдной стариной,
Съ ея нерадостно прожитымъ вѣкомъ,
Мечталъ онъ и, мечтая, домечтался
До лихорадочнаго бреда. Вотъ, какъ самъ
Описывалъ онъ мнѣ свой странный бредъ,
