дней, но как-то незаметно сблизились, быть может, отто
го, что выяснили, к общему нашему удовольствию, по
разительное сходство в судьбах: оба родились в Сиби
ри, оба в один месяц и год, в одно время ушли на флот,
служили на Тихом океане и разъехались, ни разу не
встретившись. Теперь вот сидим, разглядываем друг дру
га и вспоминаем былое... Настойчиво стараюсь выпытать
что-нибудь героическое, с тем чтобы потом осветить им
свой очерк, чтобы виден был монтажник Румянцев весь,
с прошлым и настоящим.
— Это правильно: человек без прошлого, как дом без
фундамента, — соглашается Павел, говорит, должно
быть, желая сделать мне приятное: — Удивительный го
род Владивосток, в ином месте, ты же знаешь, залив
вдается прямо в улицу, лижет волнами фундаменты до
мов...
А я говорю о Рязани, о том, что улицы здесь широ
кие и прямые, совсем не такие, как в городе моей юнос
ти: там они круто взбираются на сопки, извиваются,
прижатые к морю. И он согласно кивает мне... Хорошо
писать о человеке, который с полуслова понимает тебя,
и ты его понимаешь. Это естественно, ведь так много
общего, близкого нам обоим, представителям одного
поколения. Мне хочется узнать как можно больше о
Павле, о том, как он рос, что испытал, попав на фронт...
А он, сам того не замечая, рассказывает о своем убитом
на войне «кореше»... Должно быть, сильная дружба свя
зывала их в то тревожное и тяжелое время.
— Песню любил, помнишь, все мы в войну ее пели:
Нас в пехоту сражаться послали,
Беззаветных морских сыновей,
Только мы бескозырки не сТняли
И не сняли тельняшки своей...
Помню. Как не помнить, если, песню эту написал друг
моего друга, капитана третьего ранга Юры Чернова, —
девятнадцатилетний моряк Володя Ефименко. Теперь
всегда девятнадцатилетний... Я помню, как уходили в
сумрак тумана десантные корабли, помню друзей, кото
рые не вернулись...
— А вообще-то случаев у меня, как у запасливого
сверхсрочника вещей в рундуке, — неожиданно заявил
Павел, и я отлично понял его уловку. Загорелый как
6
