Далекаго блаженства звукамъ,
К въ тоже время адскимъ мукамъ,
Огню и скрежету зубовъ.
Онъ былъ далеко не ребенокъ;
Все понималъ: и жизнь и вѣкъ,
Зло и добро — былъ добръ и тонокъ;
Но — былъ невзрослый человѣкъ.
Какъ часто, самъ сознавшись въ этомъ,
Искалъ онъ дѣла — и грустилъ ;
Хотѣлъ ученымъ быть, поэтомъ,
Рвался и выбился изъ силъ.
Онъ бѣденъ былъ, но не нуждался.
Хотѣлъ любить — и не влюблялся,
Какъ-будто жаръ его любви
Былъ въ головѣ, а не въ крови.
Онъ по лѣтамъ своимъ былъ сверстникъ
Бѣлинскому. — Станкевичъ былъ
Его любимецъ, и наперстникъ.
Къ нему онъ часто заходилъ
То сумрачный, то окрыленный
Надеждами, и говорилъ —
И говорилъ, какъ озаренный.
А то такъ надъ собой трунилъ —
Или пріятелю твердилъ:
„Какъ зналъ
ты
жизнь
—
какъ мало жилъ!
Какую роль игралъ онъ въ свѣтѣ,
И какъ онъ въ высшій свѣтъ попалъ,*)
*) Стихъ Веневитинова.
