178
А. Н О В И К О В - П Р И Б О Й
ему показалось, что он никогда уже больше не встанет.
Голова отяжелела и так давила плечи, как будто он дер
жал на них огромный жернов. Рот с почерневшими гу
бами, с густой, словно клейстер, слюной раскрылся, хва
тая горячий воздух. Бешено прыгал пульс.
— Дайте воды...—время от времени хрипло повторял
он, с трудом ворочая распухшим и прилипающим к небу
языком.
Минуты ли проходили или часы—он не понимал.
Всплески воды, доносившиеся из-за борта, разрывали
мозг. Помутившимися глазами он смотрел на боченок,
ожидая своей порции. Кроме живительной влаги для него
теперь ничего не существовало—ни морали, ни чести,
ни храмов, ни папы римского, ни совести, ни бога, ни
мадонны. Все эти великие слова, когда-то приводившие
в трепет его горячее сердце, здесь стали пустыми и не
нужными. Другое всплывало из темных, как ночь, глу
бин души. Он прикидывал в уме: во время схватки могут
погибнуть с той и с другой стороны человек десять
и
даже больше, а тогда, если только уцелеет, он с остав
шимися макросами, шагая через трупы погибших, бро
сится прямо к боченку, где хранится то, что сейчас стоит
дороже всех драгоценностей в мире. И мысль об этом,—
мысль уродливая, как поднявшийся со дна моря труп,—
нисколько не испугала его.
Матросы выработали план нападения. Кинче и здоро
венный Домбер пересядут на первую банку от кормы—•
ближе к начальству. Когда наступит удобный момент,
один из них, последний, вскочит и заорет: „Акула!“ Это
послужит сигналом для остальных, чтобы броситься всем
на!
корму. Домбер ударит веслом первого штурмана,
а Кинче—третьего штурмана. А тогда легко будет раз
делаться со старшим механиком и боцманом.
Сайменс давно уже заметил, что среди матросов про
исходит какой-то сговор. Подозрительно было и то, что
