железа смешались в сплошной грохот, потрясая весь
остов корабля.
В боевую рубку через просветы попадали мелкие
осколки, щепки, дым, брызги воды. А снаружи, заслоняя все окружающее, хаотически колебалась стена из
пламени, дыма и морских смерчей. Не было никакой
возможности вести правильные наблюдения. Да и никому не хотелось этого. Все, кто находился в боевой
рубке, были потрясены и деморализованы неожиданным бедствием. Уж ас заставил их прятаться за вертикальной стеной брони, придавил их к палубе. Только
матросы стояли на своих местах —- на штурвале, у
дальномера, переговорных труб и телефонов. Но они
и не' могли поступить иначе. А из командного состава
одни присели на корточки, другие опустились на колени. И сам адмирал Рожественский, этот гордый и
заносчивый человек, скрываясь от осколков, постепенно сгибался все ниже и ниже. Наконец перед огнем
своего противника он вынужден был Стать на колени.
Он первый подал такой пример другим. Сгорбившись,
втянув голову в плечи, он скорее был похож на обескураженного пассажира, чем на командующего эскадрой. Лишь изредка кто-нибудь из молодых офицеров
на момент выглядывал в прорези. Многие уже имели
легкие поранения.
Командир Игнациус обратился к адмиралу с просьбой: —Ваше превосходительство, неприятель, видимо,
пристрелялся, поэтому разрешите изменить курс.
— Хорошо, — не задумываясь, ответил Рожественский,
