М и ч у р и н. И так все ясно.
А л е к с а н д р а В а с и л ь е в н а . Да, да, все
самое главное в ней.
М и ч у р и н . Пронести это чувство, это пони
мание через все преграды.
А л е к с а н д р а В а с и л ь е в н а . Правда.
Боже мой! И только это. Н а всю жизнь!
М и ч у р и н . Но вот вышли мы из мягких
юношеских лет в суровое мужество*. Много пре
красных движений растерял» на дорогах. И уже
не поднять, не вернуть их никогда. Другие веле
ния жизни волновали наши сердца...
А л е к с а н д р а В а с и л ь е в н а . Дай воды...
(Пьет.)
Да. И ты стал молчалив... А я плачу, бы
вало, и говорю: почему ты молчишь? Почему ты
всегда молчишь, Иван? Ах, как
нехорошо
ты от
ветил однажды. Ты почти закричал.
М и ч у р и н . Нет, не закричал. Я застонал
тогда. Я сказал: слушай, неужели совместная
жизнь существует для того, чтобы не видеть, как
все невероятно трудно и сложно, и чем дальше,
тем сложнее.
А л е к с а н д р а В а с и л ь е в н а . Было вре
мя, ты говорил: как все ясно.
М и ч у р и н . То была молодость, цвет жизни,
ее великий проблеск — любовь.
А л е к с а н д р а В а с и л ь е в н а . А разве я
не люблю тебя? Разве любви уже нет?
58
