вый цвет, а дальше густой синевой горит его поверхность, ровная, как зыглаженный атлас, все в игризо-
живых бликах небесного огня. Кое-где горбятся небольшие острова, похожие на жертвенники; каждый
из них слегка окутан в прозрачно-опаловое облако.
Солнце, спустившись ниже, светло заглядывает в маленькую комнату итальянки; словно благословляя великую тайну брака.
Петрозан явился на корабль после полночи, добравшись до него на чужом ялике,— усталый от знойных ласк Терезы. А утром его призывает на шканцы
старший офицер, пожилой лейтенант, с рыжими подусниками, и, сверкая круглыми стеклами пенснэ, допрашивает ехидно-ласковым тоном;
— Где это ты, братец, пропадал так долго?
Рулевой не от страха, а скорее
по привычке
вытягивается и, отдавая честь, сочиняет спокойно;
— В театр ходил, ваше высокоблагородие!
— А ты разве понимаешь по-итальянски?
— Никак нет. Но больно интересно представляют.
— И что-же ты видел: оперу или комедию?
Петрован смотрит на старшего офицера с притворно-глуповатым выражением на лице.
— А тут все было, ваше высокоблагородье: комедия, лес, гром и опера, и девки с мужчинами целовались. Ну, все как есть...
— И твоя дурная башка была там?—перебивая,
строго добавляет старший офицер.— За это пойдешь
на сутки в карцер! На хлеб и на воду! Понимаешь?
А затем на два месяца лишаешься отпуска на берег!
Пшел!
10
