утверждает второй. А третьего бригадир оборвал на полу
слове, не дал договорить. Самолюбие взыграло:
— Вот что,—крикнул он неожиданно тоненьким голос
ком, соскакивая с высокой табуретки,—Хватит с меня. Вы
тут, вижу, мой авторитет подрывать собрались. Ладно.
Подрывайте. Но бригадиром после этого быть не согласен:.
Ухожу!
Для большей категоричности он рубанул воздух огром
ной рукавицей и полез на табуретку с видом человека,
выполнившего свой долг.
Тогда попросила слова Ксения Куприяновна Петухова.
Она тяжело поднялась со своего места (сердце разболе
лось не на шутку), медленно подошла к Носкову. Все в
комнате замолкли, а «герой» дня, как нашкодивший уче
ник, поднял снизу вверх глаза на Куприяновну. Она заго
ворила тихим, ровным голосом:
— Что же ты, Филька, сейчас доказать старался? Что
ты хороший и понапрасну тебя обижают? Смотрите, ка
кой невинный телок нашелся. Всего-то навсего пьянствует,
а его критиковать вздумали. Какие люди злые, а он луч
ше всех. Уйти вздумал? Руки поднял—сдаюсь? А что ты
коммунист—забыл? Это для тебя неважное обстоятель
ство?
Ксения Куприяновна перевела дыхание.
В
комнате по-
прежнему было тихо, а Носков все ниже и ниже опускал
свою взлохмаченную голову.
— Ведь мы с тобой, Филипп Васильевич, в партии не
первый год. Нас вроде поздно учить азбуке—что можно,
а что нельзя коммунисту. Знать пора.
Некоторые из присутствовавших на этом заседании
говорят, что видели в глазах у Носкова слезы. Во
всяком случае, совершенно точно: слушая Ксению Ку
прияновну, он усердно ерзал на стуле, несколько раз вы
тирался большим, как полотенце, платком, а потом встал
и сказал:
— Прости меня, Куприяновна, и вы все простите.
...Есть люди, у которых жизнь личная и жизнь обще
ственная связаны настолько органично, что и не разбе
решь, где кончается первая и начинается вторая. Ксения
Куприяновна именно из таких людей. Она депутат рай
онного Совета, член правления, член райкома и обкома
3 7
