— Амелия!—(крвднул я во весь голос, отделяясь
от крыла.
Я рассыпался в искры.
Очнувшись на второй день, я сам себе не
поверил, что нахожусь в матросском
кубрике.
Медленно и плавно покачивается корабль, поднимаемый мертвой зыбью. В иллюминаторы, бегая
по стенкам нашего помещения, заглядывают лучи
солнца. Я лежу на парах, прикрытый старым знакомым одеялом, а около меня, о чем-то беседуя,
сидят Блекман и Шелло. По привычке я пытаюсь
вскочить на ноги, но тут же бессильно падаю
обратно, застонав от острой режущей боли
в
правом боку.
— О , проснулся, друг?—довернувшись ко мне,
говорит Блекман, весь какой-то измятый, с воспаленными глазами, точно он не спал целую неделю.—Это хорошо! С добрым утром!..
С трудом, больными руками, я ощупываю голову, тяжелую, точно налитую ртутью, —она вся
в тряпкаіх, с засохшею на них кровью.
Негр, булькая, из толстой бутылки наливает в
кружку какую-то жидкость и озабоченно подносит мне.
■
— Промочи горло марсалой. Сам единоутроб-
ник Вельзевула прислал.
73
