СОЛ Е НА Я К У П Е Л Ь
207
верующим и целомудренным, и весь порыв свози души,
весь пыл своего сердца бросал к ногам той, что была
преднаізначена для всех.
Заснул на рассвете тяжелым и мутным сном.
Были путаіные и несуразные видения. Запомнилось,
только1, каік сокрушенно плакала мать и как отец, в чем-
то его упрекая, рассердился и хотел схватить сына за
чуб. Лутатш-ш рванулся и ударился обо что-то жесткое...
Не было ни Франциска Ассизского, ни шкафов с тол
стыми и мудрыми книгами, ни массивного письменного
стола, за которым он когда-то сочинял горячие пропове
ди. Лугатини сидел на полу. В окно заглядывал солнеч
ный луч. Знакомая мебель, брошенный на сгул его соб
ственный серый костюм, недопитые вина и недоеденные
закуски на столе понемногу приводили его в сознание.
Он встаЛ, уселся на край кровати, чувствуя себя обес
силенным. Позвоночник и затылок будто стянули про
волокой. Тошнило до такой степени, что он сам себе
становился противным. Осторожно, как тайный преступ
ник, нарушивший все законы святости, он оглянулся
наі женщину. Она спала. Две смольных косы, как два
перевитых ручья, капризно сбегали по белой подушке.
Он смотрел на1нее и не верил, что* эта красивая женщина
принимала всех мужчин без разбора. Синта вдруг сбро
сила1 одеяло, наполовину прикрывавшее ее тело, и, не
просыпаясь, так поставила голые ноги, что Лугатини сра
зу почувствовал всю мерзость порочного притона. И сей
час же острая, как бритва, мысль, прорезала его со
знание.
:
— А что, если и со мною случится то же самое, как с
тем китайцем?
Если бы ©му объявили, что он обречен на самую жесто
кую казнь, это не было бы страшнее того, чем воспоми
нание об изуродованном и заживо сгнившем человеке.
Руки Лутатини запрыгали на коленях и кожа не его
теле стала шершавой от ужаса. Он торопливо начал оде
