236
А. НОВИКОВ-ПРИБОЙ
Наезжают конные, останавливаются, и один из них,
усмехаясь, говорит:
— Гайки у него ослабли. Подвинтите.
Конвоир слева, тощий, часто мигаюший маленькими
глазами, толкает в бок.
— Шагай же, идол чумной!
Приговоренный, вихляясь, устало плетется дальше,
жалкий в своей самотканной свитке. Лицо у него ску-
ластое, бледно-серое, в черной курчавой бороде, как
в траурной раме, и по нем ползут, смывая грязь, круп
ные капли пота. Тупо смотрит вперед провалившимися
глазами.
і
Старший конвоир, он же и палач, не раз уже водил
приговоренных на знаменитую скалу, водил одиночек
и по несколько человек сразу. Прикажет им, покорным,
стать на самом краю обрыва, а сам вместе с другими
палачами отойдет на несколько саженей. Сухо защел
кают затворы винтовок. Залп и — все готово. Люди,
продырявленные свинцом, с дикими воплями летят в бездну.
И никаких хлопот с трупами: река спрячет их в свои
глубины, два-три дня будет волочить их по песчаному
дну, а потом они всплывут, посиневшие и разбухшие,
и жуткими призраками понесутся к холодному северу.
А сейчас этот конвоир почему-то чувствует себя не
ловко. В душе какая-то раздвоенность, вызывающая
не то жалость, не то озлобление против приговоренного.
Ему кажется, что он встречался с ним где-то раньше,
уже давно, может-быть, в империалистическую войну.
— Ты где служил во время войны с Германией? —
обращается он к смертнику, дернув его за рукав.
Приговоренный широко раскрыл глаза, недоумевающе
смотрит на конвоира.
— Ты про что?
