в машинах и в оашнях никого не осталось в живых.
И в боевой рубке говорили мало. Все находились в
том напряжеаном ожидании, когда люди даже свое
дыхание стараются сдерживать.
Адмирал, крупный и тяжелый, с проседью в круглой
бороде, загорелый, следя за противником, не отрывался от бинокля. Он был слишком высок, поэтому,
чтобы смотреть через прорези, ему приходилось расставлять ноги и сгибать широкую спину. Через ворот
его тужурки, округляясь тугой колбасой, переваливался
нарост шейного мяса. По своей постоянной привычке
он двигал челюстями, отчего каменное лицо его несколько оживлялось, но в то же время это еще больше
внушало страх другим.
Стрелка на часах показывала 48 минут второго, когда
флаг-капитан Клапье-де-Колонг, этот задерганный и
запуганный аристократ, робко заявил:
— Ваше превосходительство, японский броненосец
«Миказа» поворачивает в нашу сторону.
Рожественский ответил хриповато, словно у него
пересохло во рту:
— Вижу. Делает последовательный поворот. Очевидно, хочет лечь на параллельный с нами курс.
И тут же распорядился:
— Поднять сигнал: «бить по головному». Сделать
пристрелку из левой носовой шестидюймовой пушки.
Прошла еще одна минута, прежде чем адмирал Того
сделал на своем броненосце «Миказа» полный поворот
на шестнадцать румбов. Раздался по нему выстрел.
Снаряд сделал перелет. Другие наши суда тоже открыли огонь. Но эффект сосредоточения артиллерий-
С
