— И я ужъ не помню, какъ дальше везли
Меня по ухабамъ румынской земли...
Въ какомъ-то баракѣ очнулся я, снятый
Съ тедѣги, и понялъ, что это — баракъ;
День ярко сквозилъ въ щели кровли досчатой,
Но день безотраденъ былъ,—хуже чѣмъ мракъ...
Прикрытый лишь тряпкой, пропитанной кровью,
Въ грязи весь, лежалъ я, прильнувъ къ изголовью,
И, самъ искалѣченный, тупо глядѣлъ
На лица и члены истерзанныхъ тѣлъ.
И пыльный баракъ нашъ весь день растворялся:
Вносили однихъ, чтобъ другихъ выносить;
Съ носилками блѣдныхъ гостей тамъ встрѣчался
Завернутый трупъ, что несли хоронить...
То слышалось ржанье обозныхъ лошадокъ,
То стоны, то жалобы на распорядокъ...
То рѣзкая брань, то смѣшныя слова...
И врачъ нашъ острилъ, засучивъ рукава...
А вотъ, подошла и сестра милосердья!—
Волнистой косы ея свѣсилась прядь...
