: 2 2 4
Я дрогнулъ... «Къ чему молодое усердье?
«Безъ, крика и плача могу я страдать...
Оставь ты меня умереть, ради Бога!»
Она-жъ поглядѣла такъ кротко и строго,
Что далъ я ей волю и раны промыть,—
И раны промыть, и бинты наложить.
И вотъ, надъ собой слышу голосъ я нѣжный
«Подайте рубашку!» и слышу отвѣтъ,—
Отвѣтъ нерѣшительный, но безнадежный:
«Всѣ вышли, и тряпки нестиранной нѣтъ!»
И мыслю я: Боже! какое терпѣнье! —
Я, дышащій трупъ,— я одно отвращенье
Внушаю; но—нѣтъ его въ этихъ чертахъ
Прелестныхъ, и нѣтъ его въ этихъ глазахъ!
Не долго я былъ терпѣлнвъ и послушенъ:
Настала унылая ночь,—громъ гремѣлъ,
И трупами пахло, и воздухъ былъ душенъ...
На грязномъ полу кто то сонный храпѣлъ...
Кой-гдѣ ночники, догорая, чадились,
И умиравшіе тихо молились
И бредили,—даже кричали «ура!»
И, молча, покойники ждали утра...
