Ахъ! могла ли я думать, что мама
Хуже няни,— и хуже, и злѣе!?
Дай мнѣ Богъ, ей на зло, изъ Парижа
Получить вдругъ такіе наряды,
Чтобъ она поблѣднѣла отъ злости,
Чтобъ она заболѣла съ досады!
Такъ молилась и плакалась Фаня;
Ужъ она на матрасѣ, у няни
Въ пыльной юбкѣ лежала съ вещами,
Посреди всякой ношенной дряни;
Пухъ надъ нею леталъ, и съ ушами
Узелокъ рядомъ съ ней помѣщался;
Пожелтѣлъ восковой ея лобикъ,
И высокій шиньонъ растрепался.
Только взглядъ, все такой же блестящій,
Былъ съ утра устремленъ на лукошко,
Изъ котораго кверху торчала
Купидошкина голая ножка.
«Негодяй!» она думала. Няня-жъ,
Въ той надеждѣ, что внучка родная
