20
Народъ
Изъ церкви выходилъ, и въ экипажи
Подсаживали барынь. У воротъ
Сидѣли ншціе-слѣпцы и дребезжали
Глухими голосами: что-то пѣли
Про Лазаря; никто не слушалъ ихъ,
Бросая въ деревянныя ихъ чашки
Копейки. Мужики крестились. Бабы
Грудныхъ дѣтей завертывали въ тряпки
И сонныхъ уносили ихъ. Все тотъ же
Сѣдой монахъ въ лиловой камилавкѣ
Стоялъ у будки съ образомъ, и мѣдный
Звонъ колокольчика его едва —
Едва былъ слышенъ... Дальше, за стволами
Березокъ, вдоль дороги столбовой
Шли сѣрые обозы, и клубилась
Густая пыль...
Разсѣянный, горячій,
Весь какъ въ огнѣ, напрасно я искалъ
Глазами образъ, или хоть намекъ
На ту, которую я такъ безбожно,
Такъ глупо прозѣвалъ. Въ коляски,
Въ четверомѣстныя кареты, въ дрожки
Старинныя заглядывалъ. — Нигдѣ!..
И такъ, порывисто дыша, я вышелъ
На пыльную дорогу. Несомнѣнно
Своихъ знакомыхъ я бы не узналъ,
Когда бъ ихъ на пути случайно встрѣтилъ.
Въ моей душѣ все путалось, все было
Восторженно и глухо. Я не шелъ —
Летѣлъ, какъ бы по воздуху, навстрѣчу
Таинственной улыбкѣ. Красота
Во - очію явилась мнѣ, меня
Замѣтила, и даже улыбнулась, —
Чего жъ еще?
