даленный гул. Постепенно приближаясь, он переходит
в людской говор. Я поворачиваю голову и оглядываюсь кругом: большой, ослепительной белизны, зал, на
стенах стеклянные шкафы с какими-то блестящими
металлическими приборами, фарфоровые умывальники
с никкелированными кранами; около стола, на котором я лежу, глядя на меня и разговаривая на непонятном мне языке, стоят несколько человек,—мужчин
и женщин, одетых в белые, как снег, халаты. Через
большие окна, падая на пол, льются необыкновенно
яркие лучи, горячей бирюзой пламенеет небо, Я д^яго
не могу понять, зачем попал в это помещение и куда
исчез лифт, поднимавший меня из бездны. Задыхаясь
от нахлынувшей радости, я боюсь лишь одного, чтобы
опять не пришлось погружаться в какую-то пропасть-
Наконец, догадываюсь, что мне делали в боку операцию'
— Хорошо починили?—улыбаясь, спрашиваю я.
Пожилой господин, вероятно, главный хирург, с
острой бородкой на смуглом лице, весело объясняет
мне на плохом английском языке, что операция прошла благополучно и что два сломанных ребра и поврежденная голова скоро заживут.
— Через месяц можете опять отправляться в море.
— Нет, доктор, довольно плавать,
— Почему?
Не хочу... Надоело мне море, как распутная и
лживая женщина...
Доктор смеется, рассказывая что-то по итальянски
другим, улыбаются и все остальные. Мне нравится
этот веселый человек, вызывающий во мне. как мажорные звуки, бодрое настроение.
По его распоряжению меня перекладывают осто-
153
