т
А. НОВЙКОВ-ПРИБОЙ
вырывался облегченный вздох, и снова вдоль фасада
школы, от одного угла до другого, мерно раздавались
его шаги. В каждом предмете ему мерещилось что-то
коварное и враждебное. И даже большой серый камень,
лежавший около крыльца, когда часовой устремлял на
него долгий взгляд, будто оживал, шевелился, становился
похожим на присевшего человека.
— Тьфу, чертовщина! —тихо ворчал солдат, протирая
глаза.
Последние два месяца прошли для него в каком-то
кошмаре. Постоянно приходилось разъезжать с каратель
ными отрядами, не зная покоя ни днем, ни ночью.
Народные бунты все разрастались несмотря на то,
что их подавляли самым жестоким образом: крестьян
пороли, вешали, рубили шашками, сжигали их деревни
и села, забирали имущество. И когда всему этому
конец?..
Мимо часового пробежала собака. Он вздрогнул,
инстинктивно срывая с плеча винтовку.
— Чтоб тебя розорвало! — прошипел часовой, чувствуя,
как с ног до головы ойдало его холодом.
В памяти с отчетливой ясностью всплыл вчерашний
случай. По распоряжению вахмистра, он должен был
отрубить голову одному крестьянину, партизанскому раз
ведчику. Шашка была тупая, рука работала неуверенно,
делая ошибочные удары, и перед ним, падая и поднимаясь,
долго билось окровавленное человеческое тело, а кру
гом, потешаясь, громко смеялись солдаты;
— Не воин, а баба деревенская...
»
— Ему бы только чугуны ухватом из печки таскать...
В особенности он не мог забыть того момента, когда
перед мужиком впервые сверкнула шашка: приговорен
ный, втянув воздух в себя, издал такой звук, точно
