ЗА ГОРОДОМ
237
На повторенный вопрос отвечает глухим сдавленным
голосом. Выясняется, что служили на разных фронтах.
Город остался позади. Дорога, продолжая подни
маться в гору, путается в бору. До места казни остается
расстояние меньше версты.
Уныло обращается к конвоирам:
— Нет ли, братцы, покурить?
— Это можно уважить.
Старший конвоир подает ему бумагу и голубой кисет,
на котором белыми нитками вышито: „Милому Васе от
Маруси".
Приговоренный не может свернуть цыгарку — дрожат
пальцы, сминая бумагу.
— Дай-ка уж я тебе сделаю, — говооит хозяин голу
бого кисета.
Закуривают все трое, затягиваясь махорочным дымом.
Это сближает всех, роднит. Легче себя чувствует и
приговоренный, опьянив голову табаком, и те сол
даты, что ведут его на казнь, уже не кажутся такими
страшными. Он чуть прихрамывает на левую ногу,
стараясь прикасаться к земле одним носком. Старший
конвоир, только теперь заметивший это, дружески спра
шивает:
— Что у тебя с ногою?
Приговоренный, не задумываясь, поясняет:
— Натер раньше пятку, а теперь на этом месте р а з
болелась. В роде язвы стало.
— А ты бы перевязал рану?
— Нечем. У меня и портянок-то нет.
— Ну, разуйся совсем.
*—
— Это, пожалуй, верно.
Приговоренный торопливо сдергивает свои сапоги
и тащит их подмышкой.
