44
Говорить мне нечего, и я молчу.
Мысли Зобова пристают к моему мозгу, как репей
к овечьей шкуре, и не дают покою.
Я, точно паровой котел, доведен до точки кипения.
В душе, как воды в Бискайском заливе, бушуют вихри
чувств. Начинаю яростные атаки, бурный натиск на
Полину. Но она проявляет упорное сопротивление.
— А потом что?
Когда она задает этот вопрос, у нее трагически за
остряется лицо.
— Что потом? Жизнь покажет путь...
— А если случится?..
Краскою стыда, словно малиновым соком, наливается
ее лицо.
— Будем вместе радоваться новому человеку.
-— Хорошо ты, Сеня, поешь, но только... Уж лучше
по закону, как и все добрые люди делают...
— При чем тут добрые? Венцы и на мерзавцев
можно надеть1
Она хотела что-то возразить, но я перебиваю ее и
начинаю злобно издеваться:
— Хочешь, Полина, я водолазные колпаки принесу?
Надраю их песком — лучше твоих венцов заблестят. На
двинем их на головы, и айда на лодке вокруг каменного
мола. Не три, а тридцать раз можем объехать. Морской
ветер пропоет нам: „Семен и Полина 1 Оставьте своих
родителей и пришвартуйтесь друг к другу крепкими ка
натами любви, чтобы из ваших двух тел получилось одно
восьмипудовое тело. И ликуйте, ликуйте так, чтобы
у самого бога от смеха борода затряслась". А мой друг
и приятель, радиотелеграфист Зобов, сделает нам на
ставление насчет супружеской жизни. Ты как-нибудь
А, НОВИКОВ - ПРИБОЙ
