подводники
95
— Да, да, это верно... Горячиться мне вредно; Но
меня псина эта вывела из равновесия...
Гололобый начинает затихать, а дальше и совсем
обмяк. У него всегда так выходит: нашумит, нагрохочет,
точно пьяный чорт по пустым бочкам пройдется, — и сразу
затихнет. В сущности адмирал он — безвредный, даже
добрый в сравнении с другими.
Приказывает выстроить нас на верхней палубе. Обхо
дит фронт, шутит с каждым, улыбается.
— Ты что, братец, женат?—спрашивает у одного матроса.
— Так точно, ваше превосходительство.
— А, это хорошо, хорошо. Вернешься домой, а тут
тебя женка ждет.
Другой матрос оказался холостым.
— Вот и отлично!—’Одобряет Гололобый.— Забот
меньше, не будешь тосковать, не будешь беспокоиться,
как там супруга поживает.
Подходит к Зобову.
— Ты что это, братец, серьезный такой, мрачный?
— С детства это у меня, ваше превосходительство.
— Что же случилось?
— С палатей ночью в квашню упал.
— Значит, ушибся?
Зобов преспокойно сочиняет дальше:
— Никак нет, ваше превосходительство, потому что
я в самое тесто попал. И до утра так провалялся. С той
поры и началось у меня это скучище. Мать говорит, что
мозги мои прокисли...
Хохочет Гололобый, смеется дочь, улыбаются офицеры
и команда. Становится весело.
Доходит очередь до Залейкина. Веснущатое лицо его
строго-серьезное, как у монаха-отшельника, а глаза пры-
Щут смехом.
