подводники
105
изощряются в остроумии, чтобы вызвать хохот. Вообще мы
очень много смеемся. И я понимаю, насколько необхо
дим для нас смех: он является противоядием от сума
сшествия, как известная прививка от чумы. Вся жилая
палуба охвачена гомоном, веселым шумом. Но это только
внешнее, — чувство обреченности не покидает нас, до боли
сжимает сердце. Гибель „Россомахи" не первый и не
последний случай. Такой же участи может подвергнуться
и наша лодка. Поэтому мы как бы находимся на поло
жении подсудимых. Перед нами невидимым призраком
стоит грозная судьба. Для подводников у нее нет поло
винчатых решений: она или оправдает, или превратит
в ничто.
После обеда выхожу прогуляться по набережной.
Стоит небольшая кучка женщин и детей. Все те же зна
комые лица, что в прошлый раз вместе с нами прово
жали „Россомаху". Воспаленные глаза устремлены в свет
лую даль. Все ждут, ждут дорогих сердцу людей. И часто
сморкаются в белые платочки.
А водная равнина — вся в голубом шелке, в золо
том блеске. Соперничает своим нарядом с лучистым небом.
Мне хочется крикнуть морю:
— Не будь подлым! Скажи этим женщинам, чтобы
шли домой.
И мне кажется, что по водной глади не солнце рас
сыпало свои искры. Нет! То горят слезы погибших
моряков.
Мальчик в матросском костюме, сын командира, семи
летний Ракитников, обращаеся к стройной и красивой
шатенке:
— Мама! Смотри — судно плывет. Это ведь папа
возвращается, не правда ли?
