Н а барельефѣ носъ сшибу у журавля,
И весь Олимпъ придетъ въ великое смятенье...
Итакъ, чтобъ Музѣ не вредить,
Я понялъ, что Крылову не годится
Проказничать и по саду ходить.
Одно хотѣлось мнѣ;—одно,—пошевелиться...—
Какъ вдругъ,
Вообрази, мой другъ,
Мнѣ на мизинецъ Канарейка сѣла.
Была, должно-быть, взаперти, —
Неволи не смогла снести,
И въ садъ изъ клѣтки улетѣла, —
И стала щебетать, голубушка моя,
Что ей отъ галокъ нѣтъ житья,
Что воробьи и тѣ ее гоняли,
И чуть не заклевали.
И тутъ увидѣлъ я—задорный воробей,
Слѣдя за ней,
Перескочилъ съ скамейки на скамейку,
И сталъ пищать на Канарейку:
— Ага! небось,
Чтобъ участи своей избѣгнуть,
Тебѣ, голубушка, пришлось
Подъ покровительство прибѣгнуть...
