280
У гуляки тоже хмѣль прошелъ. — Сурово
Онъ глядѣлъ и то, что видѣлъ, было ново
Для него. Онъ понялъ, что была-бъ тутъ шутка
Вовсе неприлична. Даже какъ-то жутко
Становилось сердцу вѣчнаго гуляки,
Даже покривилась рожа забіяки,
Потому что былъ онъ добрая скотинка,
Видя, какъ у мертвой на лицѣ слезинка
Неподвижно свѣтлой капелькой стояла.
Онъ шепталъ: „Бабошка! — Ты отпировала!
Такъ и мы у смерти дни свои воруемъ;
Попадемся съ кражей — да и отпируемъ!"
Впрочемъ мой гуляка былъ, такого сорту,
Что свое унынье вмигъ отправилъ къ чорту,
Ж, толкнувъ артиста, молвилъ: „ну, конечно,
Жаль; да вѣдь нельзя же горевать намъ вѣчно!
Сдѣлаемъ носилки, и ее прилично
Отнесемъ подъ Липки. Все пойдетъ отлично.
Только ты напрасно, братъ, не надрывайся,
Силъ не трать, и плакать послѣ постарайся.
Сдѣлали носилки, положили тѣло,
Подняли — и долго поступью не смѣлой
Шли они по травкамъ, шли они по кочкамъ.
Впереди, мелькая яркимъ огонечкомъ,
Шелъ свѣтлякъ — и сотни разныхъ насѣкомыхъ,
Нашему артисту вовсе незнакомыхъ,
Шумно просыпались въ перелѣскѣ темномъ. —
„А! ба! кто тамъ? что тамъ?" — слышалося въ сонномъ
Царствѣ. Вдругъ во мракѣ жалкій пискъ раздался:
Муравей какой-то подъ ноги попался
Нашему гулякѣ — онъ его и тиснулъ.
Вслѣдъ за этимъ визгомъ —въ рощѣ кто-то свистнулъ.
