272
И шепталъ онъ: — боги! боги! неужели?
Что жъ это такое! отъ чего же это!...
Или для поэта миновало лѣто! —
Пойте, пойте, птицы! — Но сердца больныя
Врачевать не могутъ пѣсни не родныя.
Плачь, родная Муза! Затяни ты пѣсню:
Не о томъ, какъ „ходитъ молодецъ, на ІІрѣсню“,
Не о томъ, какъ „пряха пряла — не лѣнилась1,
Не о томъ, какъ „Волга матушка катилась1, —
Спой намъ пѣсню такъ, чтобъ туча разразилась
Надъ широкой нивой, чтобъ дождемъ шумящимъ
Пробѣжала сила по листамъ дрожащимъ;
Чтобъ червей, враждебныхъ зелени и лѣту
Ненавистныхъ, падкихъ къ зйвязи и цвѣту,
Смыло, разнесло-бы по крутымъ оврагамъ!
Туча дождевая, будь ты нашимъ благомъ!
Поднимая вѣтеръ, оборви ты сѣти
Паука съ крестами, что гордится въ свѣтѣ
Тѣмъ, что изсушилъ онъ множество народу,
Изъ души и сердца высосавъ свободу!
Бабочкамъ грозою опали ты крылья,
Чтобъ хоть ихъ за это снова полюбилъ я! —
Такъ стоналъ кузнечикъ йодъ наитьемъ бурной
И мятежной думы. А надъ нимъ лазурный
Василекъ качался, наливался колосъ,
И, жужжа, знакомый проносился голосъ:
„Слышишь-ли ты грома дальніе раскаты?
„Погляди на тучки, что безъ крылъ крылаты,
„Мрачны безъ печали, безъ улыбки ясны,
ІГВСНЬ ѵ.
