ПОРЧЕНЫЙ
37
З а окнами было слышно блеяние овец и мычание
коров: поднимая дорожную пыль, возвращалось с поля
стадо. Солнце утопало в огненной пучине облаков. На
деревьях и холмах за селом горел кровавый отблеск
заката. Стекла окон зажглись пламенем.
Петр, качаясь, вышел на улицу и, оглядев толпу, спросил
— Отвечай, кто хочет получить трешницу?
Люди с недоумением смотрели на него, отодвигаясь
подальше, кто-то негромко спросил:
— З а что же это такая милость?
— А вот раз в ухо вдарю!
Раздался смех, там — подавленный и завистливый,
тут -— обиженный и злой.
— Эка, дураков нашел! — послышались голоса. —
Диви бы большие деньги! А то только за зелененькую!
Сто целковых!
Через толпу быстро протолкался к солдату мужик,
дет сорока, сутулый, с чумазым лицом, обросшим жесткой,
бесцветной щетиной. Одетый в грязные, рваные тряпки,
он походил на огородное пугало.
Это был пастух, Савка Безрукий, человек глуповатый,
многосемейный, он жил на задворках
л
бился в нужде,
как рыба в сетях.
— Сообразите-ка, дубье: ведь три пуда муки можно
купить...— убеждал солдат.
— З а пятишницу можно, — сказал Савка.
— Больше трешницы не дам!
Савка, уступая, согнал цену до четырех рублей.
*— Ну, чорт с тобой: пять гривенников прибавлю.
Пастух задумался, испытующе оглядывая солдата —
великана в сравнении с ним.
— Прибавь полтинку, — склонив голову на бок,
умоляюще попросил он. — Ну, что тебе стоит полтина?
