Въ устахъ народа. — Такъ, во храмъ Софіи,
Когда въ него язычника ввели,—
Онъ содрогнулся, въ пѣньи литургіи,
Почуявши Спасителя земли.
Игнатъ мой въ Римѣ велъ себя, какъ скромный
Изъ темнаго угла провинціалъ,
Нечаянно попавшій въ залъ огромный
При яркомъ освѣщеніи на балъ.
Онъ чувствовалъ неловкость положенья,—■
Не зналъ, что дѣлать: вѣра, страхъ, сомнѣнье,
Восторги,—все перемѣшалось въ немъ.
Не могъ онъ, забирая свой альбомъ
И уходя съ квартиры утромъ рано,
Сказать, что живъ воротится домой;
Вездѣ онъ видѣлъ скрытаго тирана,
Готоваго спросить: кто ты такой?
Австріецъ ты? полякъ?— иль ихъ подобье?
Зачѣмъ пріѣхалъ и куда идешь?!
Уже не разъ глазами исподлобья
За нимъ слѣдила чернь, какъ острый ножъ,
Ему въ глаза сверкали эти взгляды,
И одинокій, часто безъ отрады,
Входилъ онъ въ храмъ Петра,— и храмъ порой
