Тотъ поникни мордой и склони колѣни...»
Только что Барбоска произнесъ такую
Дерзкую тираду, я хотѣлъ убраться,
Думалъ, что Барбоса разнесутъ... Признаться,
Не слыхалъ я сроду, чтобъ могли собаки
Такъ рычать. Мы были на волосъ отъ драки;
Но поднялся съ мѣста водолазъ—и сразу,
Всѣ поворотили морды къ водолазу.
Истинно хорошъ ояъ въ это былъ мгновенье.;
Понялъ я, что значитъ холодъ вдохновенья:
Шерсть на немъ торчала и глаза горѣли—
И глядѣлъ онъ строго изъ-подъ темной ели.
— «Хорошо, Трезвонка, я согласенъ съ вами!»
Сдержанно вѣщалъ онъ. «Если вы зубами
Крѣпче— отвоюйте сытое корыто,
И подвалъ, и все, что про запасъ зарыто».
— «Лишь одно позвольте сдѣлать замѣчанье»,
Забурчалъ Трезвонка.—«Я прошу молчанья!» —
Замолчалъ Трезвонка.—«Я начну съ вопроса»,
Продолжалъ маститый водолазъ—и косо
Поглядѣлъ на морды. «Будемъ ли мы сыто
ѣсть, когда изъ псарни унесутъ корыто?
Человѣкъ ужасенъ, если разозлится!
Чѣмъ тогда мы будемъ съ братьями дѣлиться,
Если хлѣбъ не будетъ съ неба намъ валиться.
