Отъ голода и отъ акулъ,
Отъ бурь и отъ турецкихъ дулъ.
Да здравствуетъ святой Афонъ!
И, точно, — на другой-же день
Уже очнувшійся монахъ
Привсталъ на койкѣ, точно тѣнь
Изъ ада,—съ ужасомъ въ глазахъ,
Съ невнятной рѣчью на губахъ.
Онъ былъ измученъ, загрязненъ,
Оборванъ, и какъ-бы сквозь сонъ,
Какъ пьяный на чужомъ пиру,
Какъ на проклятую игру
Больной фантазіи своей,
Глядѣлъ на снасти и людей.
Сухарь водой запивъ, онъ сѣлъ
И прослезился, и запѣлъ
Молитву....
Но, когда за нимъ
Вдругъ пушка грянула и гулъ
Пошелъ отъ выстрѣловъ, и дымъ
Пороховой какъ-бы дохнулъ
Ему въ лицо; когда съ ружьемъ, .
Какъ левъ разбуженный стрѣлкомъ.
Влетѣлъ на вахту паликаръ
И палъ отъ выстрѣла въ ребро,
И захрипѣлъ; когда ядро
Рвануло воздухъ и ударъ
Прошелъ два борта,—онъ вскочилъ,
Онъ широко глаза раскрылъ,
Перекрестился и пошелъ,—
- 141 —
