Лишь могъ въ окно глядѣть на дворъ казенный,
На стойло для курьерскихъ лошадей,
На караульню, да на голубей,
Слетавшихъ съ кровли на помостъ досчатый....
Могъ отъ порога до стола шагать,
Могъ, наконецъ, къ подушкѣ, на примятый
Матрацъ прилечь, да съ горя задремать.
*
#
%
Вотъ все, что могъ на первый разъ Игнатій!
Судьбу свою онъ проклиналъ иль нѣтъ,—
Не знаю,—не слыхалъ его проклятій;
Но не безъ ужаса на Божій свѣтъ
Взглянулъ Игнатъ. Москву возненавидѣлъ,
Былъ раздраженъ, суду конца не видѣлъ,
Просилъ пера, чернилъ, хотѣлъ писать....
Боялся свой разсудокъ потерять....
Поднявъ окно, протягивалъ онъ руки
На вольный воздухъ, и не разъ сжималъ
Холодную рѣшетку, словно муки
Своей души желѣзу повѣрялъ.
** *
Онъ испыталъ допросы, рукъ сличенья,
И ласки тѣ, въ которыхъ слышенъ былъ
Намекъ и на возможность снисхожденья,
И на возможность петли. Онъ забылъ
Все это. Такъ мы часто забываемъ
Нашъ кошемаръ, когда встаемъ и знаемъ,
Что не зачѣмъ трудиться объяснять,
Какъ это мы не въ силахъ были встать,
- 28 -
