И въ блескѣ мѣсячныхъ лучей
Вдали поющій соловей....
У изгороди я срывалъ
Каштаны, смоквы, точно кралъ,
И клалъ за пазуху.
Потомъ, ■—
Потомъ—куда, бишь, я пошелъ?!
Ахъ, да! да, — помню, я тайкомъ
Пошелъ въ пекарню, гдѣ нашелъ
Трапезаря. Онъ навзничь спалъ,
И тощимъ тѣломъ занималъ
Дубовый, невысокій ларь;
Бумажный, крашеный фонарь
Висѣлъ надъ нимъ и освѣщалъ-
Его расплюснувшійся носъ,
Ротъ, подбородокъ безъ волосъ
И впадины закрытыхъ глазъ.
Я помню, иноковъ не разъ
Онъ голосомъ своимъ смущалъ—
Не говорилъ онъ, а пищалъ
По-бабьи. Сказывали, онъ
Былъ евнухомъ, потомъ крещенъ,
Потомъ сбѣжалъ къ намъ на Афонъ
И сталъ послушникомъ. Его
Никто монахомъ не считалъ,
Онъ рѣдко церковь посѣщалъ,
Игумну вѣрнымъ былъ рабомъ
Истопникомъ и пекаремъ.
Въ душѣ я чувствовалъ къ нему
Чуть не вражду, а потому,
Когда на исповѣдь ходилъ,
Не разъ у ногъ его просилъ
- 189 -
