г
л
Едва я началъ мой разевавъ.
Въ его расширенныхъ зрачкахъ
Мучительный прочелъ я страхъ,
Онъ сталъ блѣднѣе мертвеца;
Онъ не дослушалъ до конца
И глухо мнѣ проговорилъ:
„Кириллъ, ты страшно согрѣшилъ!
Я тридцать лѣтъ здѣсь —■и Афонъ
Ни разу не былъ оскверненъ,
Не только женскою стопой —
Ея подобіемъ. Кириллъ!
Не Богъ, а дьяволъ попустилъ
Такой соблазнъ! Скажи, какой
Тяжелою эиитимьей
Искупишь ты свои грѣхъ? Иди
И затворись! Не выходи
Изъ скита своего лѣтъ пять,
Чтобъ плоть грѣховную распять.
Чтобъ могъ вернуться ты опять
На путь спасенья твоего."
И только — больше ничего
Онъ не сказалъ; благословилъ,
Вздохнулъ, потомъ лицо закрылъ
Руками, точно на его
Невозмутимое чело
Мое страданье перешло,
И отошелъ, чтобъ не слыхать
Моихъ рыданій.
Что сказать
На это? И поцѣловать
Его руки я не успѣлъ!
J
— т
—
XIII
