■v
надсело в матросском доме сидеть, чтоб ему провалиться на месте, чтоб всю его администрацию голодные черти с похлебкой съели! Тянет в море, нет больше сил терпеть. А работать я еще могу... сколько
угодно могу...
Блекман. хлопая его по плечу, говсрил на это:
— Положим, Джим, работник вы не важный, но
в команде сойдете. Только держитесь на судне бодрее, не сгибайте спину. А друг мой вам паров подбавит... По пути на судно мы два раза заходили в кабак,
где Джим и Блекман выпивали „смерч". "
Сейчас, подметая палубу, старик старается, показывая вид, что он работящий матрос, но ему даже и
эта работа дается с трудом.
П<тчти одновременно на всех судах бьют склянки,
оглашая гавань разноголосым гулом меди.
Ко мне, переваливаясь с боку на бок, направляется Блекман и, растягивая, как резину, свои толстые
вывороченные губы в улыбку, еще издали кричит пропившимся голосом:
— О , здесь друг? А я в кубрике место для ночлега приготовил. Будем спать вместе. А то одеяло у
нас только одно.
— 'Спасибо.
Мы приближаемся к молу, сложенному из тяжелых квадратных кусков гранита,— к тому безмолвному
стражу, что охраняет вход в гавань от разъяренных
волн, подставляя под их удары свою каменную несокрушимую грудь.
Боцман, средних лет, коренастый, с большой угловатой головой, так плотно сидящей на широких
117
