С
о л ё н а я
к у п е л ь
19І
— Совершенно верно, другого мнения и не может
быть о команде,—с готовностью ответили оба штурмана.
— А вы что скажете, чиф?—спросил Сайменс старшего механика.
— Я вполне согласен с вашей оценкой команды,—подтвердил Сотильо.
Фарино лениво слушал, а сидевший с ним рядом стенографист быстро записывал показания.
Сайменс снова начал:
— Тем более досадно, что у таких добросовестных
матросов пропало так много вещей. Все их сбережения
лежат на дне океана вместе с пароходом. Осталось
только то, что было надето на них,—грязное тряпье.
— А как обстоит дело с жалованьем?—осведомился
сеньор Фарино.
— За исключением аванса, выданного им на берегу,
они в пути ничего не получали.
Сайменс умолчал о тех деньгах, которые получила
с него команда, когда стояли в бухте острова Ожидание.
Матросы, недоумевая, тайком толкали друг друга. Откуда
у него появилась такая жалость к ним? Нет ли тут какого-
нибудь подвоха? Не могло этого быть—старший штурман был слишком серьезен и даже бледен. А Лутатини
смотрел на бывшего своего врага, тараща глаза, как на
непостижимое чудо. Психологический зигзаг этого человека совершенно сбил его с толку.
Приступили к описи убытков, понесенных командой при
аварии судна. Матросы оживились. Заработала фантазия.
Чего только у них не было? Чемоданы, одежда, белье,
обручальные кольца, ножи, бритвенные принадлежности,
часы, альбомы, самопишущие перья, фотографические
аппараты, портсигары, золотые запонки и даже библии
в переплетах. Если принять еще во внимание недополученное жалованье, то надолю каждого приходилась сумма,
считая на голландские деньги, около пятисот гульденов.
