8
„Всю ночь согрѣться
Не могъ я; но ты знаешь, я люблю
Простудою лѣчиться отъ простуды,
Прогулкой отъ безсонницы; и вотъ,
Не торопясь, дошелъ я до того
Монастыря, гдѣ схороненъ отецъ мой,
II гдѣ когда-нибудь меня зароютъ,
И тамъ засталъ я позднюю обѣдню,
Заупокойную; но я замѣтилъ
У клироса Метелкина Захара,
А гдѣ Захаръ Кузьмичъ, тамъ не могу я
Молиться — самъ не знаю почему...
Быть можетъ оттого, что осуждаю,
А если осуждаю, то грѣшу,
И этотъ грѣхъ мѣшаетъ мнѣ молиться.
Въ придѣлѣ гробъ стоялъ, и такъ сквозило
Тлетворной сыростью, что вышелъ я
На воздухъ,—голова кружилась, сердце
Въ виски стучало. Утро было тихо,
Тепло и пасмурно... Я былъ не въ духѣ
И тосковалъ', и даже безъ причины
Готовъ былъ плакать... Незамѣтно, ожась,
Я подошелъ къ обломкамъ — самъ обломокъ
Великаго чего-то, можетъ быть,
И безпредѣльнаго чего-то, — но чегоѵ
Не вѣдаю... И вотъ невольно сталъ я
Глядѣть въ окно глухой, кирпичной
Развалины, и вдругъ передо мной
Возникъ далекій вѣкъ... Въ туманномъ
II пыльномъ полусумракѣ, въ окнѣ
Я увидалъ тесовую кровать
V II.
