200
А. Н О В И К О В - П Р И Б О Й
Женщины, как и мужчины, представляли собою смесь
национальностей: крупные и большеногие голландки, под
жарые и плоские, как доска, англичанки, солидные и
пышнотелые немки, изящные и порхающие, как мотыльки,
француженки, знойно смуглолицые итальянки и почти
совсем уже черные, но больше других сохранившие кре
пость своего тела', арабки. З а время войны они слетались
сюда, как птицы на маячный огонь. Много ли в Европе
еще остаілось таких нейтральных уголков, над кото
рыми бы не реяли стальные самолеты, сбрасывающие
бомбы? А главное—здесь теперь больше было золота,
чем в странах, разоренных войною. И эти самки в раз
ноцветных шелкаіх, в шляпках и без шляпок, обнаженные
как раз настолько, чтобы сильнее ослепить мысль и
взбудоражить чувства моряков, не знали и не хотели
знать, что такое национальные враги. Пусть там, на по
лях сражения, льются реки человеческой крови. Для них
это было безразлично. Охваченные страстью наживы,
хотя бы ценою необузданного распутства, немки льнули
к американцам, француженки—к немцам, итальянки—
к туркам.
Моряки, раскаленные желанием женской ласки, пьянели
страстью, не думая уже о страшных последствиях. Воз
буждение росло. Обменная красота казалась реальной.
Женщины становились все увлекательнее и прекраснее.
Лутаітини оглядывал зал, на момент представил себе,
что должен чувствовать здесь, в этом ослепительном
зале, среди женщин, блещущих голыми плечами и спинами,
какой-нибудь кочегар, не видавший целый месяц берега,
целый месяц проработавший в глубине кочегарки, около
невыносимо жарких топок и котлов. Такого кочегара
безнадежно было бы уговорить от разгула, пылающего
костром. Никакие моральные швартовы не могут удер
жали» его от соблазна.
Орионовцы держались вместе, заняв несколько столи
ков. К ним подсели девицы. Матросы угощали их вином,
