себе удержу.
Проснулось
чувство
животного,
разыгрались кровожадные страсти. Свирепствуя,
они с невероятной бессердечностью наносили удары уже полумертвым матросам, срывая у некоторых мешки с голов и уродуя им лица. Другие в
ужасе от совершенного дела, мучаясь гнетом бесчеловечной расправы , набрасывались на осужденных с неменьшим ожесточеним, стремясь окончить,
прекратить этот кошмар, этот адский сон наяву. То
было усердие отчаяния темных людей, принужденных совершить насилие над самими собою , но не
имеющих мужества обратить оружие против насилия. Добить, уничтожить, приколоть, но скорее,
скорее, чтобы не заставили еще раз... И поднимались приклады, и разбивались черепа, и
вонзались штыки. Били даже и тех, которые дав но уже были трупами. Над людьми здесь про делывали то, чего невозможно увидеть ни на од ной скотобойне.
Остальные солдаты безмолвно смотрели на это
страшное полное ужаса зрелище. Никто из них не
ринулся на защиту своих товарищей; ни у кого не-
хватило даже смелости крикнуть громкое, обличительное слово этой шайке „законных41 разбойников, хотя большинство солдат смотрело на все это
с глубоким омерзением.
Наконец, тела казненных перестали корчиться.
Замерли крики, смолкли и стоны. Приступили было к погребению, как вдруг из неподвижных трупов, застывших в вечном и таинственном сне, при-
