— 197 —
больше ни слова, он круто повернулся и торопливо
зашагал к каютам первого класса.
Между тем „умалишенный", обводя глазами
толпившихся около него людей, не переставал
кричать:
— За что я в них стрелял? За что убивал?... А
потом штыком... „Я ведь жив" — говорит, — а я
его штыком... прямо в живот. Ротный мне велел...
Пропащая душа моя... Убейте меня...
Матросы, не зная, что им делать дальше, застенчиво переглядывались и неуклюже топтались на
месте. Лица их были хмуры и бледны. Повидимому,
они чувствовали себя неловко.
— Вот оно, братцы, что значит убийство-то, — задумчиво. заговорил один из них и робко взглянул
на квартирмейстера.
— Ну, неча зря болтать! — прервал'его тот. — Знаешь, что за это ионе бывает?...
В это время пароход гулко заревел и, шумно
захлопав колесами об воду, начал отваливать от
берега. Еще минута, и он уж был в ходу.
Оставшиеся на берегу люди еще долго с недоумением смотрели на удалявшийся пароход, который, бурля и волнуя сверкающую гладь воды, все
больше и больше увеличивал ход.
То, что так угнетающе подействовало на стрелковую роту, произошло в Кронштадте, на форте
№ б, в 1906 году.
