понимал, что, решившись спасти адмирала со штабом,
он взял на себя страшную ответственность. Каждое
мгновение можно было ждать, что его маленькое судно
провалится в пучину со всем экипажем и с ослябской
командой, уже побывавшей в море и хватившей горечь
соленой воды. В зыби поднимающихся волн, в пожаре
флагманского корабля, в громовом грохоте неприятельской артиллерии и во взрывах снарядов бурно дышала смерть. Пронизываемый сталью, воздух колебался
и гулко вибрировал, словно в нем протянулись толстые, туго натянутые струны. При каждом полете снаряда ослябцы, находившиеся на верхаей палубе миноносца, приседали, прикрывали голову руками, дрожали. Бледные лица были бессмысленны, в выпученных
глазах—растерянность. Но командир Коломейцев, этот
высокий человек с бородкой, похожей на плоскую
кисточку, внешне был спокоен. Он выпрямился, как
часовой на посту. Двумя пружинами подтянулись к
к переносице брови, придавая его серым глазам выражение напряженной остроты. Его распоряжения были
повелительны и коротки, как взмахи сабли.
Недалеко от «Суворова» качалась пловучая мастерская «Камчатка», прозванная Рожественским «Грязной
прачкой». В нее попал снаряд около трубы, подняв
черный столб дыма. Труба свалилась.
Из пылающих развалин броненосца наконец показались группа офицеров и несколько человек команды.
Адмирала несли на руках, осторожно спустили его с
верхней палубы на срез. Это уже не был властный начальник, бесноватый самодур, перед которым трепетала вся эскадра. Теперь он производил жалкое впечат-
