несправедливые нападки на него, и ничего не будет
удивительного, если он арестует их всех, ибо начальство, замыслившее сдать судно противнику, перестает
быть начальством. Увидав судового офицера, низкорослого толстяка, лейтенанта Вурма, штабные чины
приказали ему достать простыню, а потом послали ее
с ним на мостик к командиру.
— Это что значит? — спросил Коломейцев.
— Штаб распорядился, если встретимся с японцами,
поднять простыню вместо белого флага, — обяснил
лейтенант Вурм.
Командир рассердился и закричал:
•— Что за трагикомедия! Я, командир русского военного судна, и вдруг повезу своего адмирала в плен!
Этого никогда не будет!
Он выхватил из рук лейтенанта Вурма простыню и
выбросил ее за борт. А потом добавил:
— Идите вниз и спросите у них письменный протокол. Тогда посмотрим, что нужно делать.
Когда лейтенант Вурм спустился в кают-компанию,
все штабные чины уже спали. Он разбудил их и передал им поручение командира. Они выслушали его, но
ничего на это не сказали.
А что стало с брошенной эскадрой? Теперь этот в о прос никого больше не интересовал. Никто также не
вспомнил и о «Суворове». На броненосце остались
сотни живых людей. Быть может, они надеялись, что
штаб позаботится о них и сделает распоряжение снять
экипаж с погибающего флагманского корабля на дру гое судно. Но штаб, занятый собою , своим бегством,
забыл о своих обязанностях.
