Прибегают новые люди, притягиваемые громким
гамом толпы.
— Кого это так шлифуют?
— А шут его знает.
— За что?
— Говорят, кого-то зарезал.
— Нет, в карты обжулил...
Один приземистый пехотинец объясняет:
— А мне сейчас обсказывали в бараке, будто
отравить он хотел всю команду. В кармане у него
нашли фунта два отравы. Японцы подкупили.
— Такого мерзавца повесить мало! — вставляет
кавалерист, пробиваясь на средину круга.
Но в задних рядах наростает ропот, недовольство. — Так нельзя, братцы!.. Надо разобраться, в чем
человек повинен...
— Верно... А то что-ж? Раз начальства нет, так,
значит, вали, делай, что на ум пришло...
— Не дадим бить!.. Разнимай!..
Тех, что стоят за прекращение драки, становится
все больше. Они долго и упорно расталкивают
толпу, стараясь вырвать избиваемого солдата. Освобожденный, он еле поднимается на ноги, стоит,
шатаясь, всхлипывая, распухший, в рваной рубахе,
в крови.
Толпа увеличивается. Впереди всех — главари,
временно властвующие над всеми остальными людьми. Показывая на избитого солдата, один из них
спрашивает:
