VI
семьи и школы? Почему построенные имъ самимъ идеалы
оказались такъ хрупки? Въ какомъ порядкѣ идей нашелъ
онъ единственное прибѣжище, когда суровая жизнь поста
вила передъ нимъ, наконецъ, свой неумолимый ультиматумъ?
И съ другой стороны, не становится ли эта суровая жизнь
еще безотраднѣе безъ свѣтлаго образа ее покинувшаго
юнаго поэта? Вѣдь не изъ' кого другого, какъ изъ подоб
ныхъ набранныхъ натуръ, при благопріятныхъ условіяхъ со
зрѣваютъ высшіе вдохновители живущихъ поколѣній. Возвра
щая ихъ такъ рано Небу, остается ли общество безнака
заннымъ? Въ нравѣ ли оно безъ нихъ устроивать свое бла
гополучіе и даже сочинять новую правду жизни безъ ихъ
участія?—вотъ вопросы, съ которыми читатель закрываетъ
„ МечтателяІЛ.
Но кромѣ этихъ вопросовъ, представляющихся уму чи
тателя, душа его долго не можетъ освободиться отъ того
чувства, которое оставляетъ въ ней т о н ъ всего разск за.
Въ этомъ общемъ его тонѣ, по нашему мнѣнію, заключается
главная его прелесть.
Весь разсказъ въ Фантазіи автора сложился какъ воспо
минаніе товарища покойнаго юноши — лица, его па много
лѣтъ пережившаго и по умственному складу ему совер
шенно противоположнаго, но близкаго къ нему въ силу нѣ
когда связывавшей ихъ обоихъ дружбы.
Указанная выше наклонность героя къ грёзамъ является
намъ въ разсказѣ скептическаго его друга безъ малѣйшей съ
его стороны лукавой попытки скрыть ее, такъ что душевная
жизнь героя протекаетъ передъ нами какъ его собственная
исповѣдь, нашедшая въ другѣ правдивѣйшаго повѣствователя.
