буждая у них интерес к себе. О нем спорили, гадали. >
никто не мот проникнуть в темные недра его души.
В одном лишь соглашались все:
— Он не только чужого, а даже родную мать может
зарезать, и не дрогнет...
Обратились к авторитету фельдшера, к молодому щего
леватому человеку с рыжими пейсиками на висках.
— Скажите на милость, как понять матроса Зудина?
Тот подбоченившись, приподняв брови, начал говорить
долго и пространно о душевно-больных, пересыпая свою
речь непонятными медицинскими словами, и, наконец, за
кончил:
— Проще сказать—шалый он.
— Вот это верно,—подхватили матросы.—-Так быпря
мо и сказали. А то путали, путали...
— А не опасный он?—справились у фельдшера более
робкие из них.
— Нет, нисколько.
С тех пор матрос Зудин стал прозываться Шалым.
В ближайшее воскресенье, в прекрасный солнечный
цент,, когда очередное отделение команды готовилось гулять
на берег, Шалый явился в каюту старшего офицера, загра
див собоювесь квадрат открытых дверей.
— Ты зачем—сюда?—оглянувшись, строго спросил
Филатов.
