С О Л Е Н А Я К У П Е Л Ь
39
Лутатини открывал ревущую топку. Вместо карандаша
он брал в руки двухпудовый лом. Засунув его заострен
ным концом в огненное жерло, он наваливался изо всей
силы на другой конец и взламывал скипевшийся слой
угля. Весь извиваясь, он, как бык, наклонял голову и,
зажмурившись, пробивал лом в новое место под свер
кающий слой топлива. Запекались и трескались губы,
широко раздувались ноздри, вздыхая раскаленный воздух.
Сердце делало перебои, кровь стучала в висках. У него
начинали дрожать руки и ноги. Тогда подходил к нему
кто-нибудь из товарищей и, отстраняя, говорил:
—• Отдохните!
Лутатини опрометью бросался к большому чайнику и,
не думая уже, что можно заразиться, жадно пил из ду
дочки воду. Потом садился на деревянную скамеечку
под виндзейлем, весь мокрый от пота, и жаловался:
— Это—аД пловучий, а не корабль.
— На этот раз вы правильно сказали,—подхватывал
Домбер.—Но ничего не поделаешь: вы же, духовенство,
придумали для нас, чтобы мы добывали хлеб в поте
лица. И нигде не прольешь столько пота, как в коче
гарке. А почему-то' никто из нашего брата не попадает
в святые.
Лутатини мрачно отмалчивался: душа его была пуста.
Сольма, подбрасывая в топку новую порцию угля, го
ворил:
—1 Если на том свете дадут мне должность кочегара,
я с удовольствием буду поджаривать на огне всех царей,
князей, судовладельцев и шанхаеров.
Домбер добавлял:
— Насчет того света нам ничего не известно. А вот
теперь бы засадить в котел самого папу римского, чтобы
не морочил людям голову...
Лутатини страдал. Вот они кощунствуют, говорят мер
зости, но ведь только они, эти простые ребята1, были
