подводники
119
добраться до казенкой водки, — она осталась за перего
родкой.
— Эх, повеселимся напоследок! — говорит Залейкин
и достает свою мандолину.
,
Зазвенели струны, рассыпали веселые звуки. Под
хватывает высокий тенор:
У моей у милочки
Глазки, как у рыбочки...
Оживают лица, загораются глаза. Вода на палубе —
выше колен. Не важно! Я чувствую, что и во мне про
сыпается какая-то удаль. Пусть появится теперь смерть.
Я плюну ей в костлявую морду и скажу:
— А теперь души всех!
Мы забрались на рундуки и сбились в одну кучу.
Только один Митрошкин держится в стороне. Он украд
кой крестится и что-то шепчет. Над ним издевается
Зобов:
— Брось, слышь, ты эту канитель. Ты только поду
май—до поверхности моря далеко, а до неба еще дальше.
Не услышит тебя твой бог, хотя бы ты завыл белугой...
— Оставьте его в покое, — советует старший офицер.
Мандолина сменяется граммофоном. Под звуки рояля
баритон напевает знакомые слова:
Обойми, поцелуй,
Приголубь, приласкай...
Все слушаем эту песню угрюмо. Она звучит для нас
какой-то насмешкой. Там, наверху, в живом мире, лучи
стое небо разливает радость. Всюду блеск и трепет
жизни. Может-быть, в этот момент кто-нибудь смотрит
с берега на море, любуется игрою красок и грезит о любви
и счастьи. И не подозревает, что под голубою поверх-
"остью вод, под струящимся золотом, па глубоком дне.
