подводники
123
— Наши... Просят, чтобы пустили их в носовое от
деление...
Митрошкин, не похожий на самого себя, ежится и
в страхе закрывает лицо руками.
Все невольно открываем рты и прислушиваемся- Мер
твая тишина. Не слышно даже дыхания. Хоть бы какой
признак жизни донесся до нас из отрезанного мира! И
есть ли где жизнь? Кажется, вся вселенная находится
в каком-то оцепенении. Слабо горит свет, а между рун
дуками мертво поблескивает черная вода. Лица у людей
неподвижны, как маски. Глаза холодные, пустые. Наш
ручной фонарь — это лампада в склепе.
В душу просачивается ужас, знобит.
— Ха! Вот чорт! Взаправду напугал! —смеется За-
лейкин.
Начинается нелепый галдеж... Говорят все сразу,
нервно смеются, лишь бы только не молчать. Тишина
для нас тягостна, невыносима. Мы можем сойти с ума.
Воздух портится. Дышать становится труднее. В го
лове шум.
— Граммофон! — командует старший офицер.
- Граммофон!— разноголосо повторяют и другие.
Из большой красной трубы, словно из пасти, выбра
сываются звуки оркестра, а за ними, как удав, медленно
выползает здоровенный бас Шаляпина. Он громко воз
вещает о королевской блохе:
Блоха! Ха-ха!..
Грохочет дьявольский грохот, точно кто бревном бухает
по железным бортам лодки.
Один из матросов повторяет за Шаляпиным:
Блоха! Хв-ха!„
