ослепленные, они готовы были сейчас же обрушить
свою месть на кого угодно — и за пережитую боль
разлуки с родными, и за все невзгоды, и за тяготы
удлинившегося плена.
К
то
-
то
из
пленных в отчаянии завопил:
— Ваше высокоблагородие, что же теперь нам де
лать?
На это немедленно последовал ответ, холодный и
п суровый, ' как металлический лязг ружейного за
твора:
-— Надо хорошенько проучить этих политиканов.
А потом царю-батюшке прошение напишите. Может
быть, он смилуется над вами
я
простит вас.
Офицеры исчезли, но мысль, брошенная ими, как
ночная зловещая птица, перелетала из одного барака в
другой, внося брожение среди пленных.
На следующий день, после завтрака, к бараку № 2,
в котором я жил, начали подходить солдаты. Когда их
собралось несколько десятков, они потребовали на рас
праву меня и ближайшего моего помощника, минера
ослябсксй команды Константина Степановича Болтышева.
В бараке жило сто пятьдесят матросов, и мы легко
отбили нападающих. Но вообще в лагере сухопутных
пленных было в два раза больше, чем моряков. Толпа
быстро росла, увеличивалась, окружая наш барак со
всех сторон. Некоторые солдаты вооружились топорами,
взятыми из кухонь, другие — дрекольями и камнями.
Раздавались выкрики:
— Новикова давай сюда!
— А еще Болтышева!
— Обоих этих злодеев на суд народный!
Перед этой грозной силой в нашем бараке оддаі по
одному начали исчезать матросы, пока не осталось две
надцать человек верных товарищей. Они сами себя об
рекли на гибель. Что мы могли поделать против трех
тысячной толпы! Я несколько раз пытался уговорить
ее, но это так же было бесполезно, как бесполезно
кричать в бурю па морские волны, лезущие на борт
10
